Омут памяти

В одном далеком городе за Уральскими горами в июльский полдень родилась девочка без имени. Собрались вокруг папа, мама и бабушка и стали думать. Папа сказал: я люблю чай, давайте назовем её Чаиной, мама сказала, что ей нравится имя Тина, да и глаза у девочки болотного цвета. Бабушка фыркнула, что это не имена, а черт знает что и девочку надо назвать Юлей, раз уж она в июле родилась. Но спор на этом не окончился, а, наоборот, разгорелся, каждый настаивал на своем и, в конце концов, написали имена на бумажках, бросили в шапку и стали тянуть жребий. Вытащили "Юлю". С тех пор все так и стали ее звать.
Девочка была тихая, в садике ей больше нравилось наблюдать как играют другие ребята, чем играть самой, тем более что девчонки с их играми в дочки-матери со странными правилами скорее раздражали. В ее группу ходил один маленький мальчик - Валера, которого все дразнили и никто не хотел с ним водиться. А она хотела, наверное потому, что  жалко было всеми брошенного пацана, невозможно было мириться с его одиночеством. Её так и прозвали "Валеркина нянька". Другого мальчика в группе звали Герман. О чем думали его родители когда давали такое имя? Злые дети дразнили Германа "фашистом". Дружить с ним не хотелось, что делать со злым бессилием  было неясно. Сил защитить от своры не было никаких.
Иногда девочка "выдавала" идеи, от которых садик гудел некоторое время как потревоженный улей, но, конечно, недолго. Однажды, например, мама узнала у воспитательницы, что у них на балконе живет настоящий северный олень и еле отбилась от собравшихся на экскурсию девчонок. В другой раз вся группа дружно искала в песочнице клад и конечно нашла бы, если бы глину и камни, вынутые до обеда из недр песочницы кто-то не сложил обратно во время тихого часа.
Интересно было Юле бегать во дворе, играть в казаки-разбойники, прятаться под деревянным мостом и в чужих подъездах, рвать новые платьица о заборы, из которых гвозди торчат почему-то всегда в самых неожиданных местах.
А еще ей нравилось смотреть сквозь ресницы на лампочку. Когда прищуриваешься, вокруг лампы возникают желтые круги, а если прищуриться еще сильнее, то у этих кругов отрастают длинные лучи и лампочка превращается в звезду. Еще сквозь ресницы можно смотреть на родителей, которые ходят на цыпочках и думают, что ты спишь. Но опытные родители как-то сразу догадывались что девочка не спит и однажды папа сказал: ну что за хитрый Жук такой! И тогда Юлю переименовали в Жука.

***
 Самое первое детское воспоминание - о реке Урал, куда мы с родителями ездили ловить раков. Даже не столько о реке, сколько о траве на берегу, да даже и не о траве, а о салфетке. Белая вышитая салфетка была постелена на траве и служила столом, за которым мы ели что-то вкусное. А потом мама стряхнула с нее крошки и постелила снова, чтобы я на нее легла спать. Это было чудесно. Волшебное превращение стола в кровать устанавливало новое представление о мировом порядке: можно по-другому и это весело. Наверное поэтому "другой" путь всегда предпочтительнее с тех пор, чем нормальный.

***
С девчонками отношения начались в 1 классе. Зашла в класс и сразу заметила Ольку - на первой парте с двумя огромными бантами. Наша дружба - не разлей вода - продлилась до конца 8 класса. Я ее обожала, таскалась к ней домой, и почти во все кружки и секции, которые ей приходило в голову посещать. Чем мы только не занимались: учили скороговорки в драм кружке, пели под гитару, писали стихи, рисовали себе синяки побелкой с простым карандашом, доводили до бешенства парня из шефствующего над нами класса (старше нас на 3 года)... Ее энергия на этом не ограничивалась, она ходила на бальные танцы (без меня уже), была пионер-вожатой (научила меня барабанить, тетрадка с речевками, жалко, потерялась давно) при этом мне всё было интересно и плюс я на нее любовалась - наверно с моей стороны это была скорее влюбленность. Когда она была занята, я тоже занимала себя  чем-то еще: хор, лыжи, хоккей на траве, гитара, книга... что угодно, лишь бы заглушить, отвлечься от ее отсутствия.
На этот случай у меня была запасная подружка Таня - образец блондинки - совершенно беспомощная и этим притягательная. Я ее опекала, как любое беззащитное создание, провожала домой, помогала с уроками, покупала на сэкономленные карманные деньги канцтовары (мы играли с ней в офис в каком-то овраге), тонула с ней вместе в весенних лужах на школьном дворе и после сушилась на батарее чужого подъезда  - включалось во мне что-то такое бездумно-покровительственное, почти мужское.
Однажды мы заигрались с Танькой до темноты. Домой я вернулась часов в девять вечера и обнаружила там родителей, которые уже не знали в какой морг бежать. Папа взялся за ремень и я обнаружила каково быть Сидоровой козой. С тех пор, каждый раз когда задерживалась, судорожно  придумывала правдоподобную легенду почему.
Из-за Тани же я как-то подралась с Наташкой. Был май. Белый пух сугробами лежал вдоль тропинки, вздымался поземкой от любого резкого движения. И мы с Наташкой, вдруг побросав портфели, по-серьезному дрались в этой белой, пронизанной весенним солнцем пуховой дымке. Танька стояла в сторонке, моргала ресницами. Осталось острое чувство ревности и недоумения - чего это я? Зачем? Дурацкая чужая роль.

Позже к нам с Олькой №1 присоединилась еще одна Олька №2 и мы стали дружить втроем.
Как-то под новый год мы делали стенгазету и украшали ее битыми елочными игрушками, а когда игрушки кончились, не долго думая расколотили ее зеркальце.
Классе в шестом произошел у нас такой случай. Неугомонная энергия Ольки №1 привела нас в пятиэтажный дом рядом со школой сначала к старушкам - бывшим пионеркам с расспросами о героическом прошлом, а потом туда же с не менее героической миссией вымыть подъезд сверху-донизу. Желание трудиться закончилось у нас ровно в тот момент когда мы оказались с ведром и тряпками на последнем этаже - непосредственно перед началом работы. Оглянувшись по сторонам мы обнаружили открытый люк на чердак и, конечно, решили проверить что там и как. На чердаке было пыльно, жили голуби, и было открыто окно на крышу - мы, разумеется, выбрались через него. Крыша на "сталинских" домах скатная с маленьким заборчиком внизу, который защищает от падения разве что лежачего. Между подъездами из крыши выступает противопожарная стена, так что заборчик прерывается, а стену можно обойти по тонкому карнизу, цепляясь пальцами за выступы кирпичной кладки. Мы туда и пошли: вдоль заборчика, вокруг стены, опять вдоль заборчика на той стороне и в чердачное окно другого подъезда. По законам жанра чердачный люк был закрыт. Лезть обратно через крышу было на порядок страшнее, чем туда, но выбора у нас уже не было. Хорошо, что никто не сорвался - 15 метров бы лететь до земли.
Голуби на "нашей" стороне чердака куда-то разлетелись, оставив в гнездах яйца и маленьких пищащих голубят. Мы решили, что птицы-родители бросили потомство и решили их спасти. Обе Оли сказали, что родители убьют то ли их, то ли голубят, в общем птенцов домой принесла я. Дома чудесным образом обнаружилась книжка про птиц, из которой мы узнали, что голуби кормят детенышей птичьим молоком, что если родители куда-то деваются, другие взрослые выкармливают потомство, так что единственный шанс голубятам выжить - это вернуться обратно на чердак. Так что рано утром я лезла опять по чердачной лестнице с птенцами, а папа стоял внизу "на стреме". Девчонки про голубят не спрашивали.
В другой раз мы пошли собирать макулатуру по окрестным домам. В школе проводилось соревнование какой класс больше наберет и мы ходили втроем - звонили в двери и спрашивали у кого есть. Где-то не открывали, где-то лаяли собаки, где-то и правда находились какие-то старые газеты. В одной из квартир красного кирпичного дома дверь открыли молодые люди студенческих лет, отшутились. Когда мы уже спускались по лестнице к выходу, сзади послышались торопливые шаги. Я шла последней, девчонки уже выходили из подъезда, топот ног сзади догонял и я решила что кто-то просто торопится и посторонилась, чтобы пропустить. Захват сзади за шею был неожиданным. Я не помню, позвала ли я на помощь, должно быть позвала, потому что разъяренные Ольки ворвались в подъезд на выручку. Парни отпустили меня и умчались. А я потом этот дом обходила стороной довольно долго.
 В девятом классе мы как-то вдруг разошлись. Олька №2 ушла в техникум, а Олька №1 меня просто перестала видеть. Не знаю как это произошло и почему - я не помню, чтобы мы ссорились - просто разошлись. Она - к другим людям, а я - внутрь себя. Два года до конца школы были просто... Их просто не было. Меня не было. Я ходила в школу, разговаривала, улыбалась, получала оценки... Но ничего не чувствовала.

***
Недавно поехала случайно на незнакомом автобусе и он завез меня в те тихие улочки по которым мы обычно ходили из школы, на проспект с деревьями, которые тогда уже были большими и сыпали желтые листья на мокрый асфальт. И вспомнилось вдруг что те два года не были столь уж абсолютно пустыми - было в них то, ради чего я бежала в школу в любую погоду по-вечерам. Баскетбол. И наш учитель физкультуры. Помню как удивилась когда увидела его первый раз. Я подходила к спортзалу когда услышала его голос - бархатный баритон. Представила себе высокого, плечистого... а зашла в зал и увидела мужчину чуть за 30, ростом почти с меня, ну может сантиметров на 10 выше, а я ростом не отличаюсь совсем - всегда в конце колонны стояла. И вот этот разительный  контраст между голосом и внешностью зацепил меня тогда очень сильно. А потом он стал вести у нас секцию баскетбола, после которого мы всегда в тренерской пили чай - все девчонки, что ходили заниматься. И я обычно сидела с ним на козле - бедро к бедру (места-то только-только на двоих) и от этого касания в ушах стучало быстро и громко. Не любовь это конечно была, но... я тонула в его глазах, заслушивалась голосом... и как-то зимой спросила когда у него день рождения, он назвал какой-то весенний день. К его дню рождения я написала стихи и понесла к нему домой! Дверь открыла жена, а на мой лепет про день рождения сказала, что он был в феврале. Как я обиделась! Вопрос о дне рождения настолько безобидный и невинный, что я даже подумать не могла, что на него можно соврать. Зачем? Открытку со стихами я оставила там (жаль, что текст не сохранился, наверное хорошие были стихи). И с тех пор все так всегда и начинается со стихов и записок, потому что так мне легче и безопаснее. Так я уже умею.

Нет, все было по-другому. Был март. Всюду еще лежал белый снег и искрился на солнце. А солнце было по-весеннему теплое. У нас была физкультура на улице. Мы стояли рядом под этим солнцем и настроение было такое же искрящееся и летящее. И вот тут-то он сказал: "у меня сегодня день рождения". Ничего я не спрашивала - сам сказал. И теперь я понимаю почему - такой был день праздничный уже сам по-себе, что видимо ему захотелось, чтобы было еще на крупинку больше весны и радости. И это ведь была почти правда - плюс-минус пара недель ничего не значат ведь на самом деле. Он просто не мог предположить, что я запомню и попытаюсь поздравить его через год. Удивительно, но у меня даже фотографии его не осталось. Нам ведь делали альбомы на выпускной со всеми учителями и его именно (только его) нет в этом альбоме. Мне, конечно, и так не забыть и без фотографии.

***
Последние два года школы меня не особенно радовали, так что на выпускном вечере когда у всех девчонок глаза были на мокром месте я тихо удивлялась и радовалась, что школа наконец осталась позади, а впереди ждут вступительные экзамены в университет и новая жизнь, которая уж конечно не хуже старой. Про экзамены рассказывать нечего, они быстро остались позади и всех нас поступивших студентов - первокурсников отправили на сентябрь в колхоз собирать картошку. Поехали, как ни странно, на теплоходе. Собрались на речном вокзале со своими рюкзаками, еще незнакомые и радостно-возбужденные предвкушением праздника. Пока ждали теплохода я умудрилась купить и съесть две порции мороженого. Объявили посадку и все ринулись занимать места. Внутри теплохода было душно и тесно, я пробралась на нос и там прибилась к группе ребят, которые сели кружком и пели песни под гитару. Гитара была в руках у Сережки, но это выяснилось уже потом, а тогда на носу теплохода, плавно уходящего в ночь важно было только, что он поет, что у него серые глаза и что можно стоять вот так и подпевать тем песням, которые знакомы и удивляться тем, которые услышала в первый раз. А он пел, не сводя глаз с девчонки, которая тоже стояла рядом и подпевала как и все остальные. К утру пароход прибыл в деревню, где нас, пропевших всю ночь, уставших и влюбленных, разместили в двух бараках, предложив занимать места где хотим. Бросив сумки на кровать, я поняла, что совершенно не в состоянии сидеть в этой комнате и отправилась на поиски гитары, прихватив для храбрости одну из соседок по комнате. Нужная дверь нашлась сразу и недалеко по звуку перебора, который из-за нее доносился. Сережка был там. Он и еще семь мальчишек, которые конечно удивились когда я заявила, что пришла послушать песни. Удивились, но спорить не стали. Обнаружилось, что гитары в комнате две, через некоторое время на звуки песен пришли еще девчонки из комнаты напротив, в том числе и Алена, та, которую Сережка прожигал взглядом на теплоходе. В общем разошлись сильно за полночь, а с утра начались колхозные будни. Не помню уже как оказалась бригадиром, как несколько дней ходила вообще без голоса (сказались мороженое и пение на ветру) но упорно сбегала в поле, чтобы не чистить картошку в столовой, как жара бабьего лета на пыльном поле сменилась холодными струями дождей и глиняными онучами на сапогах, но хорошо помню что я пела непрерывно. Едва приходя с поля, поужинав и переодевшись я бежала к ребятам. А когда мы приходили на поле и я заводила все те песни, которые под гитару пели вечером. Мои бригадные девчонки молча и терпеливо выносили мое пение весь рабочий день - каждый рабочий день в колхозе. Я летала как на крыльях, по-моему искры сыпались во все стороны, были и жертвы этих случайных искр (потом уже задним числом кто-то рассказывал, какие-то детали всплыли потом и в моей памяти) но я тогда их не замечала. А Сережка смотрел в другие глаза. Как я его понимала! Так понимала, что написала песню от его лица, посвященную Аленке (это было уже через несколько месяцев, когда вовсю шли занятия). Ну и, недолго думая, подарила ему (ну, как обычно уже). Не знаю, что уж там понял он, но Алена, которой он показал мой текст, поняла сразу все. На следующий день она уже поймала меня за пуговицу в коридоре. Ну чем мог закончиться наш разговор? Когда они наконец поженились, оказалось вдруг, что Сережка не единственный парень на свете. Вот я удивилась-то в конце второго курса.
Дальше у них все сложилось далеко не так радужно, как у меня. Родился ребенок, Лена маялась с маститом, ссорилась с родителями, боролась с Серегиным лишним весом, с вечным интеллигентским безденежьем, писала диссертацию... Серега влюбился в другую и ушел из семьи. Лена опять вышла замуж, родила ребенка, защитилась и вроде все было замечательно... и вдруг она заболела и умерла, буквально за полгода. Я вяло порывалась навестить, помочь, но сама в это время ждала ребенка и не пошла,  подумала, что успею еще, и когда услышала о ее смерти, мое сердце будто остановилось на миг, пропустив удар и потом медленно разгоняясь вернулось к прежнему ритму. Осталось чувство вины и много невысказанной благодарности.  
На Серегиной свадьбе меня подхватил на руки и перенес через лужу мой будущий муж Женя. Потом мы еще долго знакомились, ходили на один факультатив по английскому языку, на свадьбы друзей, случайно оказывались в одном автобусе. Он шел впереди, как будто был уверен, что я никуда не денусь - я злилась и уезжала домой. Потом звонила ему и его родители называли меня то ли Светой, то ли еще как и я злилась на себя и бросала трубку. Ну и конечно без письма не обошлось, только стихи были на английском - так оказалось еще легче. Про беременность я знала сразу - в момент зачатия, как и то, что будет мальчик. Знала, но не верила. Тестов тогда не продавали еще на каждом углу, чтобы убедиться, надо было идти в консультацию, сдавать анализ, сидеть в унизительной очереди. Потом уже со справкой шла счастливая по зимнему городу, весело искрящемуся инеем морозного дня. И несколько дней еще ходила как оглушенная пыльным мешком, вдруг обнаруживая себя то на лекции, то в автобусе, то на темной улице в вечерних огнях. Меня никто ни о чем не спрашивал, но наверное у меня на лбу было написано все большими буквами.
В конце пятого курса мы поженились, предварительно поругавшись первый и единственный раз, когда переклеивали обои в оставшейся от моих бабушек и дедушки квартире.
Расскажу немного про бабушек и дедушек. Папину маму я почти не помню - барак в рабочем поселке, пирожки и черемухой, квашеная капуста... и все. Отца его помню после инсульта -  он с трудом ворочал языком, было непонятно что он говорит. Мне казалось, что ему стыдно и когда я с ним говорю, его стыд усиливается, а мне было невыносимо чувствовать себя причиной его стыда. В общем я его избегала всеми способами. 
Когда заболела мамина бабушка я как-то тоже перестала ее навещать. Бабушка - ее дочь-приходила к нам, жаловалась на маразм и постоянные придирки. Меня не приглашали и я с облегчением не шла - было страшно увидеть как умирают. 
Когда заболела бабушка- мамина мама был новый год. Она знала,что с ней, но боялась идти к врачу, как будто пока не услышала подтверждения, есть еще надежда, что это не смертельно. Ей было очень страшно, но после нового года бабушка собралась с духом и сходила за диагнозом. Тут в ней проснулся борец - она ходила в библиотеку и штудировала все что могла найти про рак, делала какие-то настои и отвары, но в конце концов ничто ее не спасло от врачебной ошибки (передозировка какого-то лекарства и все). Дед остался один, но его как будто выключили. И я опять сбежала - между нами образовалась непробиваемая стена, отделяющая его от мира живых и мне было страшно рядом с этой стеной, как будто бесполезно даже пытаться говорить-не услышит. Как-то в выходные родители поехали на дачу его навестить, а я уже знала что он мертв. На похороны я не ездила ни к кому. 
Свадьба прошла, как в тумане. Помню только грузинское вино, цыганочку и дорогу домой в газели, нагруженной гостями и подарками. 
Вместо аспирантуры я оказалась в декрете. Женя носил в клюве честно заработанные деньги из финансовых пирамид. 
А я сидела дома прикованная к батарее  злилась на ребенка, не все время, конечно, но довольно часто. Болели руки от постоянного укачивания - я часами пыталась его усыпить, но в раздраженном состоянии это сделать практически невозможно, а меня ждали разные другие дела: пеленки надо было стирать, кипятить и гладить, готовить еду, и что-то еще постоянно хотелось делать вместо того, чтобы укачивать никак не засыпающее чадо. И очень хотелось к людям - хоть к каким-нибудь. 1 апреля Женя купил машину - старенький форд, закончил курсы вождения, а осенью пошла на курсы я. Это было счастье. Живые люди. Учеба. Экзамены.  
В два года сын пошел в детский сад, муж сидел дома писал диссертацию по наклонному бурению скважин, а я делала революцию на его бывшей работе, снеся по частям систему учета а-ля "блюдо лапши", написанную на коленке нашими предшественниками-программистами. Ради чего не знаю, наверное со скуки, а может просто как хорошая девочка послушавшись папиного совета, поступила на юридический заочно. Быть юристом - нужен особый талант. Здесь мало уметь считать сложные проценты. От судов, в которых мне посчастливилось побывать осталось липкое ощущение кисельной неопределенности, непредсказуемости и нелогичности. Декларированная буква закона при ближайшем рассмотрении оказалась дремучим прецедентным правом со сложной системой вознаграждений за "правильное" решение. Слишком сложно для меня. 
На работе между тем все дела пришли в такой идеальный порядок, что у меня - системного администратора-программиста-юрисконсульта даже компьютера не было, да он и не нужен был уже, настолько все само работало. Декретный отпуск логично и плавно перешел в увольнение по собственному желанию, правда пришлось судиться за трудовую книжку, которую мне не хотели отдавать.
Второй ребенок - это совсем другое дело. Он меня не раздражал. Засыпал сразу или не засыпал - мы устраивались удобно на диване и смотрели телевизор. Дела как-то делались сами и если он был на руках, то тоже как-то все удавалось без раздражения и напряга.
На работу вышла к папе под крылышко. Он как раз решил открыть магазин и позвал меня помочь с раскруткой и наполнением товарами, а тут кстати отдел сварочного оборудования проворовался и сбежал с базой клиентов и телефонами поставщиков. Так что пришлось подхватывать и вникать в оптово-розничные продажи с закупками и логистикой складских остатков и транспортных перевозок, научиться разговаривать с недовольными  клиентами и гневными кредиторами.  Хорошее было время - веселое.

***
"А в 33 распяли, но не сильно"(с)- именно так себя чувствуешь, когда капельница еще на два часа, а в туалет уже хочется, и ускорить процесс никак не получится, потому что иначе есть шанс остаться без вен. Разведка мне потом доложила, что мой закадычный враг с моей фотографией прогулялась до колдуньи и о чем-то ее попросила - не знаю о чем. Так оно было или нет, но я вдруг почувствовала, что не могу дышать. Врачиха "на раёне" велела дунуть в трубочку, сообщила, что это астма и прописала баллончик с лекарством (ну да, у Лены тоже так начиналось, якобы с астмы). Лучше мне не стало, поэтому я пошла к платному врачу, а он отправил на рентген и оттуда срочно в больницу к пульмонологу. Добрый пульмонолог отозвал мужа за дверь и велел ему готовить деньги на похороны, максимум месяца через два, если повезет. Сам лечить не стал, а перенаправил к торакальным хирургам. Там мне весело откачали из легких воду, повесили на бок бутылку с дренажем, вкололи наркотик и велели гулять по коридору и не унывать. Диагноза не было довольно долго - почти месяц мы ходили в неизвестности, но мне было хорошо. Состояние радостного подъема очень похожее на то, что было в начале беременности. Не знаю точно, как я в него попала, но я уверена, что именно оно меня и вылечило. На моих стеклах с биопсией в лаборатории нашли какие-то огромные фагоциты и поставили наконец диагноз, с которым я радостно заявилась в онкодиспансер. Ха, там мне не поверили и отправили на повторную биопсию. Доктор намекнул, что может сделать красивый шов за дополнительную плату и отпустить на праздники домой. Я даже не рассердилась - все хотят заработать, почему бы не так? Диагноз подтвердился, настроение мое периодически начало переключаться на легкую панику. Тут пришла подруга и посоветовала покреститься, рассказала несколько историй про излечение и подарила молитвослов. Молитвослов отлично помогает от тревоги, серьезно. Мне хватило пары раз и настроение вернулось - я стремительно поправлялась. Я была там самая здоровая во всем диспансере. Дома я наварила себе разных зелий и пила их по очереди (одно все еще стоит на кухне - корень дикой малины, настоянный на меду - очень вкусное получилось), чувствовала себя выздоравливающей ведьмой. Сделала настойку золотого уса, купила вытяжку из абрикосовых косточек, глотала таблетки спирулины и запивала их отваром еловой хвои и грейпфрутовым соком. Если бы я тогда знала то, что знаю сейчас, поправилась бы быстрее, а то и совсем бы не заболела. Вообще лечиться было интересно. Когда от химии выпали волосы, я ходила лысая, но довольная. Когда мне влили грязный физраствор получился незабываемый вечер в обнимку с мужем, потому что я не могла согреться никакими другими средствами - лязгала зубами в ознобе под тремя одеялами. Когда после укола супрастина я ехала домой на автобусе- поймала непередаваемые ощущения борьбы со сном - я победила, даже не проехала свою остановку и не заснула в подъезде. Когда лекарство влили не в вену, а рядом и кисть потемнела и болела несколько месяцев, оказалось, что организм отлично восстанавливается, хоть на лекарстве и было предупреждение что так нельзя и будет некроз. Когда радиацией обожгла пищевод... в общем тоже было весело.
Параллельно со мной лечилась девушка с моей работы - мы с ней периодически встречались в очередях и на процедурах и я видела как ей становится все хуже и хуже. Однажды, выходя из кабинета врача прямо передо мной она сказала: "это конец, я тебе потом расскажу". Я зашла в кабинет, а она уехала домой и больше мы уже не увиделись - через две недели ее не стало. Все еще ее лицо перед глазами стоит, глаза полные страха. Почему я тогда не съездила к ней,  не поговорила? Она же хотела. А мне было страшно встретиться со своей беспомощностью.
Проболтавшись год по больницам, я почувствовала себя совсем здоровой и вышла на работу, правда врачи запретили загорать и летать на самолетах и я поставила крест на путешествиях.

Первые впечатления на работе были очень радостные - меня тепло встретили и работа была еще интересная и уже не новая - очень комфортное состояние, но как-то мне постепенно стало не хватать чего-то. Ощущение деградации и прикованности к батарее. Как будто цена, за которую я продаю 8 часов своего времени ежедневно недостаточна. Даже не так. Как будто я продаю часть себя и это довольно-таки мерзкое ощущение. Так что я от противного поселилась в интернете под псевдонимом Жук и пошла учиться рисовать.
В интернете меня окончательно вылечили.  Друзья из Израиля пригласили к себе и я, махнув рукой на запреты, полетела в отпуск туда, где не чаяла оказаться уже никогда. Море, солнце, тепло друзей - все что нужно для здоровья. Оказалось, что можно жить дальше, покупать себе одежду не думая, что ее некому будет носить, строить планы.
У мужа появилась возможность переехать в съемную квартиру в Москве - мы снялись с места сразу и без колебаний.

Прежде чем продаваться в рабство в Москве, решила осмотреться. Пошла на психологическую группу и обнаружила, что это то, что меня всегда интересовало, но почему-то оказывалось вне поля зрения. Собственно, сейчас учусь гештальт-терапии на третьей ступени.  Похоже нашла свою профессию наконец-то.